Планы России для подчинения Черкесии. — Приготовление конфедеративных племен к вступлению против России. — Отправление к черкесскому лагерю на Убине. — Прекрасный пейзаж. — Прибытие в лагерь. — Выставление национального знамени. — Энтузиазм народа.Через несколько дней после моего прибытия в лагерь прибыл курьер, принесший важное сообщение, что казаки делают большие приготовления на противоположных берегах Кубани, чтобы одновременно вторгнуться в страну [47] с русским гарнизоном крепости Абун, или Убин, для учреждения линии связи между фортом и русскими владениями в Черном море — Геленджиком и Суджук-Кале. Таким образом намеревались предотвратить все связи между шапсугами, натухайцами и другими племенами на левом берегу Кубани с их братьями, различными племенами черкесов, которые населяли страну абадзехов, или абазинов.

Этот план совпадал во всех отношениях с тем, о котором я до этого слышал от русских; по завершению которого Суджук-Кале был разрушен, крепость Геленджика превращена в арсенал и новое приобретение на Абуне, в горах, сильно укрепленное. Это является самой важной позицией, занятой русскими с начала войны, если они были бы в состоянии обеспечить ее, любое эффективное соединение части конфедеративных князей оказалось бы настолько трудным, что вся Северо-Западная часть Черкесии должна была полностью покориться их власти.

Эту опасность, тем не менее, черкесы полностью осознавали; и я был очень удивлен, когда обнаружил точность знаний, которую они проявили в этом отношении и обдуманные планы, которые они привели, чтобы обмануть намерения захватчиков. Вся страна, через которую они надеялись пройти, должна была быть опустошена и деревни сожжены. В одном направлении вооруженные отряды должны были пересечь Кубань и нести войну, и разорение в страну черноморских казаков, в другом — атаковать русский лагерь около Суджук-Кале; тогда как хорошо вооруженные партизаны должны были быть расположены на всех перевалах и на берегах Абуна, чтобы изматывать и препятствовать их продвижению.

Результаты доказали, что их планы были обдуманными, т. к. Суджук-Кале был оставлен, гарнизон Абуна доведен до голода и ряды русских не только обречены на страшное ослабление, но их территория на черноморской стороне реки в значительной части опустошена. В добавление к этому, более глубокое чувство злобы возбуждено в сердцах черкесов против их захватчиков; временные преимущества, которые они получили, имели результатом объединение уз дружбы более тесно между пязличными вождями и вдохновение всего наоода надеждой и верой к будущему.

По получении выше упомянутой новости вместе с [48] указанием, что присутствие моего кунака необходимо на ассамблее конфедеративных князей на расстоянии около 20 миль, мы немедленно оседлали наших лошадей и поехали туда.

Так как я обладал очень неопределенным знанием черкесского языка, и мало кто из туземцев говорил по-турецки, было не мало удовлетворения, когда я обнаружил, что один из рабов моего хозяина — силезский еврей, Натан Шрегер, житель Тешина, полностью компетентен, чтобы быть переводчиком посредством немецкого языка. Я поэтому попросил ему свободу, которая тотчас-же была ему дарована, и привлек его как своего сопровождающего. Он был взят немного лет тому назад во время набега черкесов в страну черноморских казаков; но будучи ювелирных дел мастером, он оказался очень полезным и, следовательно, его, вместо того, чтобы продать, оставили на службе вождя. Он был и сообразительным, и проницательным и сам сильно привязался ко мне, выражая сильнейшее желание возвратиться со мной в Европу; и, как вы можете предположить при моих теперешних обстоятельствах, я считал его великим приобретением.

Описывать мой путь было бы только повторять то, что я уже говорил об этой восхитительной стране. Действительно, если возможно, красота пейзажа возрастала, травяной покров был более обильный и обширное количество лошадей, которые везде попадались мне на глаза вместе с широким культивированным пространством составляло несомненные свидетельства существования многочисленного населения, достаточно обеспеченного всеми удобствами жизни. Каждая отдельная равнина, через которую я прошел с тех пор, как я вошел в страну, была омыта ее собственной речкой и, хотя они не были судоходными, все же увеличивали в немалой степени плодородие почвы и красоту пейзажа.

Я был теперь сильно поражен умышленным преуменьшением Клапрота ¹⁸, Палласа ¹⁹ и других писателей под контролем русского правительства, когда они описывали население независимых племен Черкесии; но, возможно, ни в чем другом, как в донесениях, они отразили обычаи и манеры этого народа — о том, что они трудолюбивы, свидетельствует аккуратность их хозяйств и многочисленных стад; и могу дать вам некоторое понятие о населенности: всякий раз когда я поднимался [49] на плато, откуда я мог бы получить выразительный вид на долину, я замечал частично прикрытые деревьями с первого взгляда от 20 до 30 хуторков, и я часто обнаруживал один из них населенный количеством от 100 — 150 человек. Что касается моральных качеств черкесов, они тоже были сильно искажены, они были описаны ничуть не лучше, чем хищные орды дикарей. К этому, тем не менее, я обращусь более подробно в будущем письме.

В процессе моего путешествия я перешел несколько соляных источников, к которым я привлек внимание моих спутников; в то же время, давая им указания в случае необходимости, как использовать этот животворящий источник для получения предмета первой необходимости. Я также придерживаюсь мнения, судя по напластованию по сторонам гор и структуре скал, что страна изобилует углем, особенно вдоль морского берега. Одним словом, я имел все причины верить, по сообщениям туземцев, что страна богата металлами, особенно по соседству с Пшадой и Джуком и в значительнойчасти района Верхняя Абазия, или, как называют ее туземцы, Абазек. Мне также постоянно показывали свинцовую и серебряную руду: и армяне, единственные иностранные купцы, которые путешествуют во внутреннюю Черкесию, сообщили мне, что горные ручьи изобилуют частицами золота, крестьяне часто дают его в обмен на турецкие товары.

Когда мы спустились с горы, яркие лучи вечернего солнца струили их богатую лучезарность над красивой долиной, омываемой Убином и Афибсом, притоками Кубани; вздымающиеся горы, покрытые богатейшей зеленью, постепенно возвышались от их берегов завершались на линии горизонта снежными пиками Кавказских Альп. Но отнюдь не только естественное очарование пейзажа привлекло меня, ибо на этом месте конфедеративные князья Черкесии с их смелыми парнями расположились лагерем, готовясь остановить продвижение захватчика, и было очень интересным, чем роман или хороший спектакль, как они представали глазу европейца — едва ли постижимо.

Шатры различных вождей были сгруппированы по-отдельности (которые по форме — настоящие Хамаксоби), окруженные их соплеменниками, занимающимися военными упражнениями; некоторые бросали копье или топорик в цель, другие упражнялись с различными [50] видами оружия, от кинжала до лука и стрел; здесь демонстрируя искусство всадников, там борясь или бегая.

Кузнецы, в одном месте, чинили мушкеты; в другом лошадей учили плавать, а крошечных младенцев ездить верхом; одним словом, казалось, что война была единственным занятием, существующим в этой стране.

Тем не менее, пастушеские навыки народа в целом не были потеряны из виду, на далеком расстоянии глаз блуждал над сельскохозяйственными полями, на которых были мужчины, женщины и дети; их зеленеющие пастбища пестрели многочисленными стадами.

Разгружая наше огнестрельное оружие, о прибытии которого уже сообщили вождю, огромное количество галантных воинов помчались от палаток и зарослей и в течение нескольких секунд мы были окружены сотней родовитейших патриотов Черкесии; некоторые были одеты в простой костюм своей страны, а другие — в сверкающих кованых доспехах. Именно тогда храбрый вождь, Хирсис-Султан-Оглоу, развернул прекрасное национальное знамя, которое он только что получил из Стамбула, отделанное прекрасными руками черкесской княжны, занимающей высокий статус в Турецкой империи.

При виде долгожданного национального флага тысячи мечей взлетели в воздух и один всеобщий продолжительный вопль радости вырвался из необъятной толпы. Никогда до сей поры не было большего проявления энтузиазма, ни решимости защищать их Отечество. Так как общая угроза, проснувшись в их сердцах, впервые вызвала чувство необходимости единения как первого и как самого необходимого элемента к достижению успеха, каждый мужчина по всей стране поклялся никогда не покоряться русским, не входить с ними в торговые отношения, не поддерживать никаких связей с ними под любым предлогом. Постоянная вражда, которая до сих пор существовала между вождями, племенами, была прекращена; и тех черкесов, которые до настоящего времени разоряли территории друг друга, теперь можно было видеть рука к руке, объединенных теснейшими узами братства.

ПИСЬМО 20

Публичная ассамблея. — Речь воина-старейшины. — Патриотизм черкесов. — Их решимость сохранять свою независимость. — Неудобства, при которых они трудятся. [51]Ассамблея была проведена в одной из их священных рощ, прилегающих к лагерю. Несколько деревьев были украшены жертвоприношениями; и в центре, на маленьком холмике, так сказать единственный, стоял символ христианства — разрушающиеся останки древнеримского креста, грубо вырезанного из дерева; напротив которого восседали главные вожди на травянистом дерне. Вид такого огромного множества воинов, отдыхающих под тенью почтенных деревьев, серьезно обсуждающих и договаривающихся о самых эффективных мерах, которые необходимо принять, чтобы защитить их страну от ужасных врагов, вот-вот готовых опустошить ее в сотый раз огнем и мечом, был необыкновенно поразителен и впечатляющ. Как только оратор поднимался со своего места, чтобы обратиться к ассамблее, глубочайшее и самое уважительное молчание устанавливалось до тех пор, пока какая-нибудь возбуждающая фраза не производила всеобщего возгласа энтузиазма или не раздавался неистовый возглас мести, которому громкий звон их сабель придавал дополнительный эффект; при котором было необходимо кому-нибудь из старейшин махнуть своей рукой, чтобы порядок снова восстановился. Мне было бы совершенно невозможно попытаться нарисовать возбужденный энтузиазм этого самого патриотического народа; когда один из вождей, не более беспомощный от возраста, чем от ран, прибыл на поле, принесенный туда на особом виде палантина: огромный рев радости и шум оружия до сих пор звенит у меня в ушах.

Его немощная фигура была задрапирована в просторные складки чаоука; и хотя время и заботы избороздили его лицо морщинами, его глаза, тем не менее, сверкали огнем солдата; в то время как длинная седая борода, которая спускалась к пояснице, наделяла выразительностью его фигуру, которая делала его, казалось, едва принадлежащим этому миру. Я выяснил, что старый вождь был татарским князем, называемым Тао Гирей-Аслан, членом Нурус-рода, чьи предки были прежде султанами, или ханами, одного из могущественных племен татар, которое в то же время заняло остров Тамань и чьи владения были на этой части Черного моря, Азовского моръ и Кубани. Они были данниками Турции; но при подчинении их страны Россией большое количество населения со своими вождями нашло [52] убежище в Черкесии и слилось, до известной степени, с этим народом.

В соответствии с великим уважением, оказываемым пожилому возрасту, главные вожди со старейшинами приближались и почтительно целовали его одежду, когда он медленно поднимался со своего ложа, поддерживаемый мужественными руками своего сына, молодого человека поистине геркулесового телосложения и, благословив толпу поднятыми руками, начал свою речь; тем не менее, которую я не претендую воспроизвести дословно, т. к. она была переведена моим переводчиком на немецкий, вдобавок ради любопытства, я пытался сохранить краткое изложение, насколько эти неудобства мне позволили.

Он сначала рассказал о настоящем положении страны и обязательной необходимости единства, отсутствие которого стоило его собственной стране и народу их независимости. Он затем настоял на необходимости слежки с великой тщательностью за иностранными рабами и предотвращения проникновения всех иностранцев, несопровождаемых кунаками, которые бы отвечали за их лояльность, в Черкесию, к тому же он добавил целесообразность предания публичному позору любого вождя, который проявил бы свою привязанность России.

«Где, — плакал старый воин, — моя страна? где сотни тентов, которые покрывали головы моих людей; где их стада; где их жены и малыши; и где сам мой народ? О, Москва! ненавистная Москва! — ненавистные русские — она рассыпала их пыль на четырех ветрах неба; и таков будет ваш рок, о, дети Аттехей, если сложите свои мечи против захватчика!

«Посмотрите на ваших собратьев — инхоусов (ингушей), осетинов, гаудомакариев, аваров и мисджеги, когда-то смелых и могущественных, чьи мечи выскакивали из ножен при малейшем намеке на то, чтобы склонить их головы под иностранным ярмом, кто они сейчас? Рабы! О Аттехей! Это следствие того, что позволили ненавистной Москве свободный доступ через свои территории. Они впервые построили дома из камня для их вооруженных мужчин, затем украли у обманутых туземцев их земли, разоружили их, позже обязуя их усиливать полчища своих угнетателей.

«Я слышал, — сказал он, — что великий падишах всех морей и Индий (что означает монарха Англии), [53] внушающий страх Москве, предложил вам руку союзника. Такой могущественный монарх является действительно достойным, чтобы объединиться с героическими сынами гор; но помните вашу независимость и никогда не разрешайте иностранцу накинуть ярмо на вашу шею. Вы уже позволяли османам построить сильные укрепления на ваших берегах: что они дали вам взамен? Война и чума скосили ваших детей; и в час опасности они бежали, оставляя вас с пустыми руками сдерживать поток, который был против вас».

«Немного коротких недель ослабят мое слабое тело; но моя душа поднимется к жилищу моих отцов — земле блаженных: там она будет плакать громко великому Тха, Вечному Духу, о мести нашим преследователям. Когда это произойдет, о Аттехей! защитите остаток моего народа. Мы бежали от истребляющей руки разрушителя, и вы дали нам дом; наша страна вырвана из нашей власти и вы разделили с нами земли ваших отцов; и ваша страна теперь наша страна. Оказался ли мой народ неблагодарным за это благодеяние? Запятнал ли акт предательства имя татар? Не наши ли мечи тысячами пили жизненную кровь наших безжалостных врагов? Во имя ран, которые я получил, защищая вашу свободу, — ран, которые сделали меня за годы беспомощным калекой, — продлите ваше гостеприимство по отношению к моему народу». Затем, представляя своего сына, он воскликнул: «Видите последнего из моего рода; четверо моих сыновей уже погибли под пушками нашего врага: остался только он; возьмите его; его жизнь посвящается поддержке свободы Аттехей».

Сказав эти слова, он опустился на свое ложе, изнуренный волнением и был унесен из рощи в глубоком молчании, прерываемом только глухими рыданиями тех, кто не смог сдержать своих чувств. Много смелых, бывалых воинов боролись напрасно, чтобы удержать слезы, которые катились по их загорелым щекам; хотя другие хмурили брови, стискивали зубы, извлекали сабли и выражали все признаки подавляемой ярости и негодования.

После того, как пролетело несколько минут, когда тон чувства снизился, один взрыв оваций разорвал воздух, и отразился дальше и шире через леса, и, будучи отраженным от горы к горе, казалось, сильно сотрясал сами горы. [54]

Речи были также произнесены старейшинами почти всех соседних племен Черкесии, независимо от тех, которые вели кочевую жизнь, тюрками, ногайскими татарами, калмыками и т. д., все выразили самые дружеские чувства к общему делу и клялись обеспечить их независимость в любом, случае.

Я должен признаться, что сам вид всей ассамблеи вместе с воодушевленными речами этих простых горцев, произвел на меня сильное впечатление. Это усиливалось их патриотическим духом, любовью к свободе, романтическим обликом страны и характерным одеянием мужчин с их рыцарскими доспехами; в то время как женщины, облаченные в их длинные падающие вуали, двигались среди толпы, напоминали так сильно ангелов, посланных, чтобы возбудить их на доблестные поступки.

Вся сцена напоминала мне о том, чем, возможно, была Швейцария во время героической борьбы своих сыновей против выученных легионов могущественного дома Габсбургов: и когда я наблюдал мирные, скромные дома и пастушеские поля вокруг меня, я проклинал из глубины души, что отвратительное стремление приносит страдания; ни горы, ни лощины, ни бесплодные скалы не были защищены от злой воли. Как глубоко, затем, мы должны сочувствовать судьбе этого несчастного народа, столь долго подверженного всем видам разрушений! Действительно, это совершенно ужасно смотреть на ужасную силу, против которой эта горстке людей собирается бороться, особенно в настоящий момент, когда, будучи в мире со всеми, все силы этой могущественной нации направлены в эту точку, подстрекаемые и привлекаемые к участию сотнями несостоятельных аристократов и безденежных командиров, которые жаждут обладания их красивыми горами и плодородными равнинами.

Не говоря уж о страшном превосходстве в численности и изобильном снабжении всеми предметами войны, которыми обладают русские, — что противопоставляют этому бесстрашные горцы? Ничего, кроме горных стен и смелых мечей: пушками они, можно сказать, очень бедны и не часто порох есть в их мушкетах. И это только не единственные неудобства, с которыми они сталкиваются: половина мужчин без мушкетов и большое число оставшихся некому чинить. Штык вообще неизвестен, сабля и кинжал, фактически, — универсальное оружие.

Как вы можете предполагать, в стране, подобной этой, [55] не существует регулярной армии, каждый мужчина в зависимости от своего собственного вкуса и финансов обеспечивает себя военным снаряжением; следовательно, в одном месте мы видим солдата, вооруженного длинным ружьем, в другом — коротким; и тысячи вместо мушкета обязаны брать копье и лук,и стрелу. Тем не менее, последнее оружие из-за природы страны и их опыта в его использовании является самым эффективным и сильно пугает русских не только из-за смертельной раны, которую неизменно наносит удар стрелы, но также из-за того, что они не могут сказать, откуда им угрожают. Несколько присутствующих вождей, действительно, было обеспечено самыми примитивными железными ружьями их собственного производства размером 3 — 4 ствола, сделанных в виде мушкетов, которые они носят с собой во время их партизанских вылазок на конях.

Этому новому улучшению в искусстве войны среди черкесов они обязаны советам дружественного иностранца; и если его лучше сделать и использовать, оно могло бы стать самым значительным оружием в защите их перевалов от наступления врага. Дуло покоится на 2-х палках, пересекающих друг друга на вершине оружия; и, если стрелять от плеча, подобно обычному мушкету, они в состоянии поразить самую страшную цель; ибо следует помнить, черкес убого снабжен амуницией и, следовательно, никогда не стреляет без уверенности в будущей жертве.

Комментарии

1. Трапезунд — турецкий порт на Черном море.

2. pied de guerre (фр.) — плацдарм.

3. Ноев ковчег. Ной — в преданиях иудаизма и христианства герой повествования о всемирном потопе, спасенный праведник и строитель Ковчега. Согласно библейскому повествованию, бог решил наслать на развратившихся людей потоп. Только Ной удостоился его покровительства: бог предупредил его о предстоящей катастрофе и велел построить ковчег. Непрерывный дождь продолжался 40 дней и ночей, высокие горы покрылись водой, и все, живущее на земле, погибло; вода прибывала 150 дней, затем стала убывать и ковчег остановился «на горах Араратских». Через 40 дней Ной выпустил в окно ковчега ворона, но тот не нашел себе места и возвратился; также неудачно вылетел голубь. Но через семь дней голубь возвратился с листом маслины в клюве — это был знак того, что вода сошла; еще через семь дней голубь уже не вернулся; земля постепенно обсохла, и через 365 дней от начала потопа люди и звери смогли покинуть ковчег.

4. Воронцов Михаил Семенович (1782 — 1856) — князь, русский государственный деятель. Сын Семена Романовича Воронцова, министра при Екатерине II, а затем при Павле. М. С. Воронцов участвовал в Отечественной войне 1812 г., а затем в заграничных походах русской армии в качестве командующего русским оккупационным корпусом во Франции. Был близок к деятелям ранних декабристских организаций. С 1823 г. новороссийский генерал-губернатор и наместник Бессарабской области, в 1828 — 44 гг. новороссийский и бессарабский генерал-губернатор. В 1844 — 54 гг. — наместник на Кавказе и главнокомандующий отдельным кавказским корпусом.

5. Страбон (64/63 до н. э. — 23/24 н. э.) — известный древнегреческий географ и историк. Путешествовал по Греции, Малой Азии, Италии и Египту. Его «География» — ценный историко-этнографический источник, в котором содержатся сведения о Кавказе и Боспорском царстве.

6. Ришелье, Арман Эмманюэль де Плесси (1766 — 1822) — французский и русский государственный деятель, герцог. Во время русско-турецкой войны. 1787 — 1791 гг. в ноябре 1790 г. участвовал в качестве волонтера русской армии в штурме Измаила. Монархист по убеждениям, Ришелье в 1791 покинул Францию. С 1795 г. по 1814 г. жил в России. Был с 1803 г. градоначальником Одессы, одновременно в 1805 — 14 гг. — генерал-губернатором Новороссийского края. После реставрации Бурбонов возвратился во Францию, где был первым министром в правительстве Людовика XVIII.

7. Александр I (1777 — 1825) — «сфинкс, не разгаданный до гроба», «сущий прельститель» — так характеризовали современники российского императора. Александр I взошел на престол после убийства своего отца Павла I в результате дворцового переворота 12 марта 1801 г. Первая половина царствования Александра I прошла под знаком умеренно-либеральных реформ, большая часть которых была разработана «Негласным комитетом», состоящим из молодых аристократов, друзей царя. В 1819 — 20 гг. окончательно определился поворот Александра I к реакции: отменены все указы, изданные в первые годы царствования, усилились гонения на просвещение и печать, пышно расцвели различные религиозные и мистические организации. Александр I в последние годы впал в крайний мистицизм. Внезапная смерть Александра в Таганроге породила версию о его превращении в старца Федора Кузьмича, которая и в настоящее время поддерживается представителями западной историографии (см. Федоров В. А. Александр 1/Вопросы истории. — 1990. — № 1).

8. Скасси, Рафаэль — коммерсант, посетил Черкесию в 1811 г. с целью установления торговых отношений с прибрежными черкесскими племенами. Главным районом его деятельности стали окрестности Анапы и Суджук-Кале (Новороссийска). На первых порах ему покровительствовал комендант Анапы генерал Бухгольц. Интересно то, что Бухгольц был женат на черкешенке из племени абадзехов, захваченной в плен при взятии Анапы графомГудовичем и воспитанной графом Коковским.Влиятельным кунаком Скасси в Натухае являлся князь Магомет-Индар-Оглы. Впоследствии Скасси стал чиновником министерства иностранных дел и в звании «попечителя» торговли с горцами развернул еще более активную деятельность по вовлечению черкесов в свои коммерческие предприятия. Однако русские власти на Кавказе не доверяли Скасси, которого, тем не менее, поддерживало Министерство иностранных дел во главе с Нессельроде.

При столкновении в 1828 г., во время русско-турецкой войны, с адмиралом А. С. Меньшиковым, руководившим осадой Анапы, Скасси чудом избежал привлечения к судебной ответственности и был уволен с государственной русской службы. (См. Скасси Р. Извлечение из Записки о делах Черкесии, представленной господином Скасси в 1816 году // АБКИЕА. — Нальчик, 1974; Чирг А. Ю. Из истории русско-адыгейских торговых связей на Черноморском побережье Кавказа в первой четверти 19 А. // Вопросы общественно-политических отношений на Северо-Западном Кавказе в 19 в. — Майкоп, 1987. — С. 3-14).

9. Махмуд Индаргов — Магомет Индар-Оглы, см. п. 8.