Так движение «Родс должен упасть» в ЮАР, которое началось со сноса памятника Сесилю Родсу в университетском кампусе, привело к деколонизации университета как института, к изменению учебных программ и принципов репрезентации. Постсоветская война памятников, ярко проявившаяся в странах Балтии, тоже хорошо известный феномен. Обществу предлагаются санкционированные формы сконструированной коллективной памяти, которые искажают и стирают прошлое и обесценивают неудобные власти версии истории. Агрессивная политика памяти, которая может выражаться как в уничтожении памятников, так и в установке новых, приводит к тому, что целые народы превращаются всего лишь в «сноски» в хозяйском историческом нарративе. Прошлое становится непредсказуемым в том смысле, что оно может быть переинтерпретировано любым удобным способом, что и имеет место сегодня.
Риторика тех, кто требует сохранения памятников военным преступникам и колонизаторам, а тем более строительства новых, основана на грубом упрощении и искажении, на санкционированном невежестве. Она изымает из обсуждения историческое измерение, незаживающую «колониальную рану», по мысли чикана-философа Глории Ансальдуа. В этой логике сохраняется асимметрия власти – в том числе и в области производства знания и памяти.
У Энн Столер есть понятие, которое описывает механизмы санкционированного невежества – «колониальная афазия» – неудобосказуемость кровавой колониальной истории, тот факт, что даже хотя ее и помнят, о ней нельзя или очень трудно рассказать в существующих рамках. Осознание в полной мере масштабов колониальной трагедии не попадает в фазу, постоянно запаздывает или отметается в акте коллективного психоаналитического отрицания и прямая связь этого прошлого с настоящим (ярко выраженная, например, в лозунге беженцев и мигрантов «Мы здесь, потому что вы были там») также постоянно отрицается.
Типичные для всех империй модерности двойные стандарты очевидны в российском случае, когда этно-национализм осуждается в постколониальных и неоколониальных контекстах, но всячески взращивается в неоимперском российском изводе. Колониальная афазия в нашем случае видна в отсутствии обсуждения смысла именно этого конкретного адлерского памятника. Ведь это не «места памяти», пусть и одиозной, царского или даже советского времени, а откровенный, наспех сработанный новодел, водруженный в разгар мировой войны памятников.
Что за подвиг он славит? По сути, речь идет о военном преступлении явившихся на чужую территорию оккупационных войск, участвовавших в незаконной аннексии чужой территории, в массовом уничтожении и последующей депортации местных жителей, немногочисленные потомки которых являются сегодня гонимым меньшинством на земле своих предков. Все это было проделано с крайней степенью цинизма, в узко-прагматических геополитических интересах вечно догонявшей запад Российской Империи, которая выкраивала себе колонии из того, что ей позволяли иметь более сильные соперники и при этом не создала своей модели, надергав понемногу из всех существующих имперских стратегий – британской, французской, американской и т.д.
Материалы дискуссии “Памятники и политика. 2.0.” , состоявшейся 23 июля на «Кавказском узле»
МадинаТлостанова, профессор университета Линчепинга, Швеция.
