Кlэдыкlyeй Бэтыр
Иншааллах, я хотел бы написать эту статью сегодня вечером, чтобы описать то, что, по моему мнению, является основной причиной, породившей весь этот раскол и ассимиляцию в черкесском сообществе по всему миру, и, более того, способствовало возникновению экстремистских и сектантских движений, которые в значительной степени разрушили черкесское общество.
Проблема заключается в отсутствии образования и традиций.
Начнём с того, что это не означает, что черкесы во всём мире не имеют академического образования или не добились выдающихся успехов в различных областях знаний. Напротив, мы видим, что черкесы по всему миру достигли престижных профессий в медицине, академической среде, науке и занимают видные должности в правительствах стран, в которых они проживают.
Мы обнаружили следующее: большинство современных черкесов — даже среди тех, кто может общаться на черкесском языке — не изучали и не передавали из поколения в поколение ключевые концепции и аспекты черкесской (адыгской) традиции. Когда черкесов сегодня спрашивают о том, что значит быть черкесом, мы обнаруживаем, что большинство людей рассматривают идентичность лишь как базовую этническую принадлежность, с расплывчатыми упоминаниями морали, называемой хабзэ, или культурных элементов, таких как музыка, еда, одежда и танцы.
На самом деле быть адыгом — это образ жизни. Это идеология, способ существования и нечто, передаваемое из поколения в поколение через непрерывную линию традиций. Эта традиция не только учит нравственности, но и закладывает основу того, как черкесы ведут себя, живут, одеваются и соблюдают ритуалы, присущие адыгам в обществе. Благодаря адыгскому языку — механизму, позволяющему нам читать, слышать и понимать устную традицию, — в сочетании с наблюдением за тем, как адыги живут, одеваются и совершают обряды перехода, именно благодаря этому адыгская идентичность сохранялась так долго, особенно после геноцида черкесов и изгнания.
С 1864 по 1960-е годы, как показывают различные источники, в целом весь черкесский мир – будь то на родине или на всей территории бывшей Османской империи – в основном говорил на черкесском языке, понимал и соблюдал принципы черкесского хабзэ, и даже при тесном взаимодействии с окружающим обществом, в своих домах и общинах черкесы чувствовали, жили и дышали тем, что значит быть черкесом.
Ядро, создавшее эту среду, находилось не только в домах, но и в общинах. Мы часто забываем, что будь то в малоизвестных балканских деревнях, на родине или в таких местах, как Голанские высоты, черкесы жили коллективно как черкесы. Все в этих городах говорили по-черкесски, все соблюдали черкесские традиции, а старейшины были наставниками, передавая этику адыгской идентичности на гораздо более глубоком уровне, чем тот, что существует сегодня.
Изменения заключаются в том, что после 1960-х годов страны проживания черкесов начали переживать стремительную урбанизацию, индустриализацию и, во многих случаях, политическую нестабильность. Черкесские общины и общинный образ жизни постепенно исчезали. Поскольку традиционные семьи были вынуждены работать индивидуально, а крупные кланы разъединялись, многие черкесы начали постепенно утрачивать черкесский язык и в повседневной жизни жить так, как жили окружающие их общества, отказываясь от черкесской культуры либо сознательно, либо просто потому, что окружающая среда больше не позволяла этого. Поэтому, когда поколение 1960-х годов выросло и начало создавать семьи в конце XX – начале XXI веков, цепочка традиций прервалась.
По мере распространения глобализации и политических идеологий – от советского коммунизма и секуляризма до баасистского арабского национализма и кемалистского туранизма – черкесы, всё ещё стремясь к самоидентификации, начали заменять свою унаследованную идентичность внешними идеологиями.
Эта утрата традиций затронула большинство черкесской нации сегодня. В эпоху постмодерна мы наблюдаем мутации черкесской идентичности — каннибалистические секты, которые нападают друг на друга, подменяя традиции чуждыми идеологиями. В некоторых случаях это напоминает западный неоколониализм; в других случаях это заменяется постмодернистским либерализмом, салафитским исламизмом или экстремистским неоязычеством, изобретающим фальшивые ритуалы, скопированные с восточноевропейских славянских языческих традиций.
В результате у нас теперь слишком много «черкесских идентичностей», которые по своей природе антагонистичны и полностью противоречат друг другу. В сочетании с массовым упадком черкесского языка, для большинства людей быть черкесом свелось к генетике, еде и немного танцам на свадьбах, при этом они отказываются от настоящего хабзе в пользу западных свадеб Золушки или арабских ночных клубов с дабке. Когда люди не знают, кто они, они изобретают что-то новое, и, поскольку у них нет цепи традиций, на которые можно было бы опереться, мы видим масштабные разногласия и сектантство, которые поражают черкесское общество, словно раковая опухоль.
Поэтому, в конечном счёте, если черкесская нация хочет когда-либо возродиться и по-настоящему создать целостное.
***
I would like to write this article tonight, Insha’Allah, to describe what I have found to be the main cause that has created all of this division, as well as assimilation, within the Circassian community worldwide — and moreover enabled the rise of extremist or sectarian movements which have largely pulverized Circassian society.
The issue is the lack of education and tradition.
Now, to begin, this isn’t to say that Circassians worldwide are not educated academically or have not risen to prominence in various fields of knowledge. On the contrary, we find that Circassians across the world have risen to prestigious professions in medicine, academia, science, and in prominent positions within the governments of the countries they live in.
What we do find is quite simply this: most Circassians today — even among those who can communicate in the Circassian language — have not been taught or passed down the key concepts and aspects of the Circassian (Adyghe) tradition. When Circassians today are asked about what it means to be Circassian, we find that the majority of people view the identity merely as a basic ethnic background, with vague references to morality called khabze, or cultural elements such as music, food, clothing, and dance.
In reality, being Adyghe is a way of life. It is an ideology, a means of living, and something passed down from generation to generation through a continuous line of tradition. This tradition does not only teach morality — it creates the foundation for how Circassians conduct themselves, live, dress, and uphold the rituals of being Adyghe in society. Through the Adyghe language — the mechanism that allows us to read, hear, and understand the oral tradition — combined with witnessing how Adyghe people live, dress, and perform rites of passage, this is precisely how the Adyghe identity survived for so long, especially after the Circassian genocide and exile.
From 1864 to the 1960s, we can find in various sources that by and large, the entire Circassian world — whether in the homeland or throughout the former Ottoman Empire — mostly spoke the Circassian language, understood and practiced the tenets of Circassian khabze, and even while they engaged deeply with surrounding societies, inside their homes and communities Circassians felt, lived, and breathed what it meant to be Circassian.
The nucleus that created this environment was found not just in homes, but also in communities. We often forget that whether in obscure Balkan villages, in the homeland, or in places like the Golan Heights, Circassians lived collectively as Circassians. Everyone in these towns spoke Circassian, everyone practiced Circassian tradition, and elders were the guiding teachers — passing down the ethos of the Adyghe identity at a far deeper level than what exists today.
What changed is that after the 1960s, the countries where Circassians lived began to undergo rapid urbanization, industrialization, and in many cases, political instability. Circassian communities and communal lifestyles gradually faded. As traditional families found themselves forced to work individually and large clans became separated, many Circassians began to gradually lose the Circassian language; and in daily life, began living as the societies around them, abandoning Circassian culture either deliberately or simply because the environment no longer allowed it. Therefore, when the generation of the 1960s grew up and began forming families in the late 20th and early 21st centuries, the chain of tradition broke.
As globalization and political ideologies spread — from Soviet communism and secularism, to Ba’athist Arab nationalism, to Kemalist Turanism — Circassians, still wanting an identity, began replacing their inherited one with external ideologies.
This loss of tradition has affected the majority of the Circassian nation today. In the post-modern era, we are now seeing mutations of Circassian identity — cannibalistic sects of society that attack each other while replacing tradition with foreign ideologies. In some cases, this resembles Western neo-colonialism; in others, it is replaced with post-modern liberalism, Salafist Islamism, or extremist neo-paganism that invents bogus rituals copied from Eastern European Slavic pagan traditions.
The result is that we now have too many “Circassian identities” that are naturally antagonistic and contradict each other completely. Combined with the massive decline of the Circassian language, being Circassian for most people has been reduced to genetics, food, and a little dancing at weddings — while abandoning actual khabze for Western Cinderella weddings or Arabic dabke nightclubs. When people are ignorant of who they are, they innovate — and since they have no chain of tradition to rely upon, we see the massive divisions and sectarianism that plague Circassian society like a cancer.
Therefore, ultimately, if the Circassian nation is ever to have a revival and truly create a comprehen
